Куратор просветительских проектов БДТ — о театре, который встряхнёт город

Борис Павлович — режиссёр и руководитель социально-просветительских проектов в БДТ им. Товстоногова. Он ставит спектакли в театрах Петербурга, Таллина, Саратова, Кирова и других городов. За постановки в кировском «Театре на Спасской» дважды номинировался на «Золотую маску», а в БДТ отвечает за то, чтобы экспериментальная программа Андрея Могучего была понятна и интересна горожанам.  На примере своих проектов Павлович рассказал The Village, как увлечь современным театром учителей, школьников, электронных музыкантов и губернаторов.

 Театр как коммуникативное искусство

Мы недавно встречались с 16–17-летними учащимися одного лицея. Они рассказали, как на днях пришли на постановку пьесы Шекспира, рассчитывая на встречу с эпохой, на красивые исторические костюмы, а увидели джинсы, тяжёлые ботинки, какие-то видеопроекции, чёрта в ступе — как же так? Даже у таких молодых людей в голове есть программа, чёткое представление о том, что такое театр. Доходит до того, что некоторые школьники у меня спрашивают: «А где же суфлёрская будка?» 

Театр, дающий возможность зрителю встретиться с шаблоном, насладиться им и успокоиться, будет всегда. Параллельно с консервативным существует экспериментальный театр, который пытается реагировать на изменения в воздухе. На то, как меняется речь людей на улице, визуальный язык информационного пространства, цветопередача, ритм и звуки, которые мы слышим. Сломать ожидания очень сложно. Приучить ждать, хотеть неожиданности, пытаться разгадать её — это достаточно непростая работа. Требуется определённое внутреннее мужество, отчаянность, чтобы сделать шаг на территорию нестабильного и неопределённого. Этому способствуют форматы встреч со зрителями, обсуждений, уличных акций, когда ищется пространство диалога. И тут возникнет взаимная заинтересованность между тем, кто делает театр, и тем, кто его воспринимает. 

 Что такое социальный театр 

Эта совершенно свежая современная идея о выстраивании горизонтальных связей с аудиторией, о том, что информация должна не вертикально распространяться, а спорами проникать в среду, отлично работала. Ребёнок становился носителем театральной идеологии, сообщником, соучастником процесса. Вот и сейчас отношения «творец-потребитель» уже никому не интересны. Важно разрушить жёсткую конвенцию, согласно которой художник что-то создаёт, а зритель это смотрит, мы по одну сторону баррикад, вы по другую.

 О театре как форме городского отдыха 

Я семь лет проработал в городе Киров — художественным руководителем местного «Театра на Спасской». Через год работы стало ясно, что невозможно делать спектакли в отрыве от городской среды. Потому что у тебя возникает нормальное человеческое желание видеть в зале понимающих людей, тех, с которыми ты говоришь на одном языке.

90 % зрителей по всему миру приходят в театр «отдохнуть». Что человек вкладывает в понятие «отдых»? Если я иду отдохнуть в поход — это значит, что я потрачу кучу физических сил, то есть отдых это необязательно безделие? И если я иду в театр, то, возможно, мощная духовная работа — это и есть отдых, правда? 

Сцена из спектакля "Я (не) уеду из Кирова"

Конечно, всегда есть искушённые ценители, но есть те, для которых театр — это просто единственная возможность выйти в культурное место. Помимо театра, в городе есть ещё и музей, что замечательно. Но сколько раз можно сходить в один и тот же музей, экспозиция которого обновляется в лучшем случае раз в месяц? Редкий фанат будет это часто делать.

«Театр на Спасской» — это молодёжный театр, значит туда ещё отправляют школьников, которые должны таким образом культурно развиваться. А школьник в гробу видел всё это искусство, просто ему дали билет. Он приходит с негативным ожиданием, заранее зная, что это фуфло. Естественно, в этой ситуации говорить с театральных подмостков о чуть-чуть сложных вещах проблематично. Нам нужно было сформировать своего зрителя.

Первый шаг, который мы сделали в этом направлении, — стали организовывать множество разных обсуждений: в самом театре по поводу спектаклей, в университетах со студентами, в школах со школьниками. Если некоторые лабораторные формы читок позволяли устроить обсуждение сразу на месте — мы и это делали. В основном это была молодая аудитория: её легче собрать, она более восприимчива, ну и всё-таки мы были ТЮЗом. Хотя и с пожилыми людьми у нас тоже были встречи, и это прекрасные собеседники. Просто, конечно, в первую очередь хочется воспитывать свою будущую аудиторию. 

 О том, как объединить библиотекарей, хипстеров и любителей поэзии

Когда ты только приезжаешь в город, ты не замечаешь никого, видишь только серые дома, унылых пешеходов. Когда проработаешь год, начинаешь смотреть по сторонам, разглядывать разных прекрасных людей, которые работают в библиотеке, в музее, художественной галерее. Через год в Кирове я понял, что интересно вовлекать всех этих интересных людей в театральную деятельность, делать что-то вместе. 

Так моим другом и соавтором стал Рома Цепелев. Это икона вятских хипстеров из проекта Illuminated Faces, который играл на «Пикнике Афиши» и был номинантом премии Курёхина. Внятный состоявшийся электронный музыкант. Рома написал музыку к поставленному мной спектаклю «Толстая тетрадь» по Аготе Кристоф и потом ещё к десятку постановок. Понятно, что с ним в театр пришла его аудитория — эти самые хипстеры. И остались нашими постоянными зрителями. 

Хипстер — человек проевропейский. Для него категории эстетики и стиля фундаментальны. В Петербурге эстетику соблюдать проще, чем в Кирове, где очень легко скатиться в обыденность. Поэтому это сообщество там очень закрытое, очень болезненно относится к охране своей идентичности. Пойти в театр — это значит совершить шаг в пропасть. Это же что-то архаичное, советское. И когда они понимают, что музыку к спектаклю пишет, условно говоря, их духовный лидер, то тогда они готовы это увидеть. И потом выясняется, что в театре говорят на вполне современном языке, ставят какие-то интересные книги, находящиеся на их орбите, например Эрленда Лу, и так далее. 

Потом было ужасно интересно, когда я пришёл в клуб на концерт Цепелева и увидел там людей из кировской библиотеки имени Герцена. Они бы в жизни не оказались в таком месте, но я беру у них книги, по которым затем ставлю спектакли. И они уже стали поклонниками музыки, которую Рома к этим спектаклям написал. Когда в эту библиотеку записался Рома Цепелев, это было просто прорывом. И сделал он это не потому, что там есть бесплатные интернет и кофе с печеньем, а просто вдруг ощутив её дружественным местом с точки зрения своей субкультуры.

Таким образом театр оказался связующим звеном между разными социальными группами. В этих связях есть колоссальная энергия, они друг друга обогащают. После прецедентов, созданных «Театром на Спасской», другие коллективы стали действовать в том же духе. Например, я был счастлив, когда местный театр кукол сделал свой международный театральный фестиваль. 

 Пермский эксперимент

Устойчивость воздействия таких экспериментов на городскую среду зависит от методов работы. Мне, например, не очень близок пермский проект — по тактике вхождения. Там была такая история: «мы сейчас вас научим правильному искусству». Характер подачи этого искусства, на самом деле высококачественного, был очень агрессивным и неуважительным к среде.

Я вползал более горизонтально. Мне показалось интересным найти в самой среде носителей актуального искусства и раскручивать проект вместе с ними. Они там уже были, но не они определяли культурный облик города. А когда последние пару лет местная бизнес-газета подводила итоги года, в десятке главных деятелей культуры трое были из нашего театра. До этого все знали, что вот есть в Кирове художник Елена Авинова, есть хореограф Ирина Брежнева, они делают какой-то странный экспериментальный театр. А сейчас они стали мейнстримом, о них глава области рассказывает гостям региона. 

 Диалог с городскими властями

В 2010 году губернатор области Никита Белых объявил, что в Кирове будет построен театр оперы и балета. Я прочитал об этом в новостях, находясь в Петербурге, и был совершенно потрясён. Денег в Кировской области немного, и культура там живёт очень бедно. Бюджет в миллион на какой-то кировский проект — это большая победа, в то время как в Петербурге или Москве от миллиона только разговор начинается. И во всей этой ситуации объявить о такой стройке с нуля было нонсенсом. Об этом я написал в своём довольно резком открытом письме к губернатору, опубликованном в местной газете. Между нами развернулась медиавойна. Я упирал на то, что опера — самый дорогой вид исполнительского искусства и мы получим или самодеятельную ерунду, или бесконечный долгострой. Департамент культуры тут же вывесил на сайте сообщение о том, что по ГОСТу в городе с учётом его населения театров не достаёт. 

Сцена из спектакля «Своя территория»

После обмена публичными заявлениями произошло феерическое событие — Никита Белых впервые посетил «Театр на Спасской». Потому что было странно со мной ругаться, не узнав врага в лицо. До этого губернатор активно поддерживал только спорт и КВН. А тут он пришёл вместе со своим сыном к нам на детский спектакль, демонстративно купив билет в кассе. Через какое-то время мы встретились у него в приёмной и проговорили полтора часа, нарушив тем самым весь его дальнейший график. И он с удивлением обнаружил, что мы с ним хотим одного и того же — как-то встряхнуть этот город. Через пару недель он предложил мне стать его советником по культуре, и первый совет, который он принял от меня в этом статусе, — не строить оперный театр. 

Со вторым и третьим советами оказалось сложнее, но диалог начался. Мы начали говорить о культуре как таковой, и пошёл процесс упорядочивания этой системы. Например, в Кирове появился ежегодный театральный грант в три миллиона рублей. Артистам была выплачена единовременная премия ко Дню театра. Через какое-то время появилась губернаторская прибавка к зарплатам, началось выделение служебного жилья. Фестивали, лаборатории, грантовые конкуры постепенно стали чем-то вполне привычным.

 О конформизме и нонконформизме в театре 

Есть такой датский театр Betty Nansen Teatret, очень авторитетный в Копенгагене. Там, например, Боб Уилсон ставил спектакли, а музыку к ним писал Том Уэйтс. И у них есть программа C:NTACT, в рамках которой профессиональные постановщики работают с непрофессиональными актёрами, включая детей. Пару лет назад они сделали презентацию в рамках театрального фестиваля «Арлекин» — искали партнёра, чтобы запустить подобный проект в России. Несложно догадаться, что ни один из петербургских театров не откликнулся. У нас есть представление, что работа с непрофессиональными артистами — это самодеятельность. 

А я в 2004 году ставил спектакль в Русском культурном центре в Таллине по подобной технологии — о русских детях, которые учатся в эстонской школе. Там к тому моменту вроде бы закончились погромы 90-х годов, казалось, что национальной напряжённости уже нет. Газета «День за днём» провела конкурс сочинений среди школьников на тему « Я — русский?», который показал невероятную кашу в головах у этих детей. 

Они писали: «Я русский, потому что люблю Пушкина и Волочкову», «Я русский, потому что у меня бабушка из Рязани», другие прямо указывали «русский-то я русский, но когда закончу учёбу, уеду в Швецию» и так далее. Стало понятно, что огромный кластер подрастающей молодёжи — это бомба замедленного действия для Эстонии, у них отсутствует внятная идентичность. Оттолкнувшись от этих сочинений, мы сделали документальный спектакль «Своя территория», где дети разыгрывали разные гипотетические ситуации на тему. Идея вынести сочинения на сцену пришла в голову театральному продюсеру из Таллина Светлане Янчек.  Например, моим любимым эпизодом был тот, где они становились членами местного парламента и, натянув на голову разноцветные чулки (художники спектакля Саша Мохов и Маша Лукка сочиняли костюмы на основе фантазий юных артистов), начинали обсуждать, как решить национальный вопрос. Поступали предложения отдать Северо-Восток Эстонии России, воздвигнуть Великую Эстонскую стену через всю страну и так далее. Наш спектакль верно диагностировал ситуацию — через три года убрали Бронзового солдата, и центр Таллина был разгромлен подросшим поколением тех школьников.

Для Кирова подобным по остроте оказался вопрос о том, готовы ли его жители связывать с городом свою судьбу, оставаться в нём. Так появился проект под названием «Я (не) уеду из Кирова», где реальные старшеклассники рассказывали со сцены, почему они покинут город или останутся в нём, когда закончат школу. Схему мы использовали ту же, что и в Таллине, начиналось всё со школьных сочинений на тему. Правда, от 80 % полученных работ было ощущение, что ребята приняли участие в очередном конкурсе от Комитета по молодёжной политике «Добрый город». Я понял, что уже выросло целое поколение конформистов, которые уверены, что знают, чего от них хотят, предугадывают этот запрос и отвечают на него. 

В ходе подготовки мы задавали ребятам разные вопросы в поле нашей темы, имеющие драматическое начало. Например, если они уедут (а большинство участников хотело именно этого), то что они возьмут с собой? И мы просили их по-настоящему собрать чемодан. Там были прекрасные вещи: например, сделанная папой аудиозапись первых слов, фан-альбом Мадонны, доклад о бобрах, подготовленный одной из участниц, после которого она решила стать биологом, и так далее.

Спектакль был сыгран 18 раз на полный зал в 400 мест. Обсуждение премьерного показа вёл губернатор Кировской области. Поскольку он либеральный губернатор, то согласился, что этот проект будет не пропагандистским, а аналитическим. Но в итоге всё равно оказался эмоционально не готов к увиденному. Завязалась жаркая дискуссия между ним и школьниками. Он защищался фразами вроде «Чисто там, где не мусорят», дети в ответ отвечали ему, что следить за чистотой не их работа, их работа — учиться, и прочее. Но факт того, что этот диалог возможен и никем не подготовлен заранее, уникален.

 Об учёбе для учителей

Когда я в прошлом году вернулся в Петербург, мой интерес к социально-образовательным проектам совпал с тем что, собирался делать Андрей Могучий. Когда он возглавил БДТ, то назвал свою программу на ближайшие три года «Эпохой просвещения». Он в ответе за поиск новых художественных форм, за то, чтобы театр был в вибрации времени. А мы с коллегами взялись «развернуть» все эти начинания на город. 

Я отталкиваюсь от идей французского писателя Даниэля Пеннака, у которого есть целая философия, как приучить ребёнка к чтению: сделать этот процесс приключением, в этом и состоит мастерство педагога. Было бы круто, если бы в мире театра появились такие сталкеры. Мы, например, придумали лабораторию для школьных педагогов, которые хотят помогать детям взаимодействовать с искусством, тем более что в городе его полно — и современного, и академического. Им не хватает понятийного аппарата, который позволит выйти за рамки «нравится — не нравится», и мы его даём. 

 Первые модули этой весной прошли около 100 учителей. В основном это преподаватели гуманитарных предметов, завучи по внеклассной работе, ведущие театральных кружков, и есть даже одна учительница информатики. Мы учили, как готовиться к походу в театр, смотреть спектакли и обсуждать их. Прежде всего педагоги учились быть зрителями. Чуткий зритель улавливает тонкие вещи, а неподготовленный — испытывает абстрактные эмоциональные ощущения.

По окончании семинаров от многих посыпались идеи: они хотят проводить в своих школах конференции вместе с БДТ, делать спектакли, где бы играли родители, организовать межшкольный дискуссионный клуб и так далее. Со всем этим мы будем им помогать. В сентябре эта история продолжится и выйдет на регулярный уровень. И, возможно, через два-три года во всех школах, которые станут наши партнёрами в этом проекте, вдруг поймут, что уже не могут безо всех этих театральных занятий.

Источник

Ваше имя *

Содержимое *

Проверочный код

Пожалуйста ответьте на вопрос, который Вы видите на картинке.