Социолог Элла Панеях: «В мировом колледже автократов Россия — отличник»

Страна идет в правильном направлении! Так, согласно июньскому опросу Левада-центра, считают 55% респондентов. Правда, деятельность правительства при этом одобряют только 48% граждан (51% - не одобряют). Зато к Владимиру Путину на посту президента РФ нет претензий у 81% опрошенных! И это при том, что реальные доходы населения падают, цены и тарифы растут, а эксперты фиксируют рекордный отток иностранного капитала. Как российской политической верхушке удается не просто усидеть на своем месте, но и заручиться поддержкой «снизу»? Об этом мы поговорили с социологом Эллой Панеях на семинаре Ассоциации школ политических исследований при Совете Европы.

Эксперты спорят о природе нынешнего российского режима. Есть те, кто сравнивает его с латиноамериканскими — с режимом Чавеса в Венесуэле, режимом Перона в Аргентине. Есть те, кто проводят аналогии с фашистскими режимами, кто-то находит в нем советские черты, употребляется также термин «гибридный режим». На ваш взгляд, какова сущность нынешнего политического режима в России?

Мне видится причина этих споров в том, что исследователи исходят из того, что все авторитарные режимы (недемократические) более или менее похожи друг на друга. А именно: есть норма, это демократия, и бывают уж совсем какие-то отклонения — тоталитарные режимы. А все остальное — это авторитаризмы, которые надо как-то обсуждать. Как-то классифицировать: какие из них в какую сторону отклоняются от демократической нормы.

На самом деле, мне кажется, что именно демократия — это нечто особенное, специальное. А все остальные режимы — они, что называется, обычные. То, что разные страны не выстроили у себя демократические институты, не обязательно делает их в чем-то похожими друг на друга. Наоборот: демократические страны, которые выстроили у себя однотипные институты, во многом опираясь на одни и те же образцы, похожи между собой во многих аспектах, и отличаются от остальных.

Дискуссии о том, на что похож российский режим, не очень сильно помогают продвинуться в понимании. Потому что российский режим относительно новый. Он формируется в относительно новых условиях, он формируется на фоне того, что российское общество проходит переход от массового индустриального общества (да еще советского типа) к современности — постиндустриальному, постинформационному обществу (есть много названий). А государство, которое этот переход проходить не хочет и не может, пытается адаптироваться каким-то образом к этой ситуации. Найти способы эту трансформацию задержать, или обратить себе на пользу.

Поэтому наш политический уклад довольно странно сравнивать с другими режимами, особенно с фашистскими, которые возникли и существовали 100-70 лет назад в совершенно других обстоятельствах. И как раз соответствовали массовому обществу и эксплуатировали, можно сказать, какие-то баги массового общества.

Да, наш авторитаризм — одно из тех политических устройств, которое пытается то ли остановить развитие общества, то ли эксплуатировать баги нового общественного уклада, который формируется без его участия и при его сопротивлении.

В чем секрет жизнеспособности нашего политического режима? — вроде, не идут реформы, жизнь ухудшается, а поддержка снизу есть...

Не очень понятно. Именно на эту тему и идут споры — на чем это держится. В России довольно слабые негосударственные институты. Российское государство в гораздо меньшей степени ограничено другими институтами снаружи. И речь идет не только о каких-то современных демократических институтах, как все говорят — слабое общество, слабые НКО. У нас и традиционные механизмы очень слабые. У нас в гораздо большей степени, чем это обычно бывает, при государстве находится церковь, при том, что у нас очень секулярное общество. У нас в гораздо большей степени разрушены традиционные институты — еще советской властью. У нас слабые местные элиты. То есть, речь идет далеко не только о демократических механизмах.

И, соответственно, вот эта устойчивость, которая базировалась на том, что снаружи от государства нет ничего, она сейчас подвергается угрозам со стороны того, что снаружи государства формируются новые механизмы человеческой кооперации, новые механизмы человеческой солидарности. Такие, например, как благотворительность в интернете, в которой уже участвуют миллионы людей. Новые механизмы распространения информации, всем понятные. И те социальные связи, которые происходят не по тем каналам, которые государство привыкло контролировать.

Да, человек оказывается частью сообществ, в которые входят люди из других областей и входят люди, которые не работают с ним на одной работе, не принадлежат к одной семье, не живут на одной улице. И это те связи и те возможности помогать друг другу и проявлять солидарность, которые находятся вне контроля государства — не потому что прячутся, а потому что наше государство остается квадратно-гнездовой иерархической бюрократией, не способной взаимодействовать с сетью.

Кто главные выгодополучатели нынешнего российского режима? Кроме его верхушки?

Существуют естественные выгодополучатели — пока были высокие цены на нефть и большой толстый бюджет, существовали те люди, которые кормятся с бюджетных денег. Это было честное путинское большинство, свои 35%, которые действительно пострадали бы, если бы режим изменился и перестал их кормить.

Вот именно это чувство испытывает большая часть выгодополучателей, которые таковыми были до экономического кризиса и трансформации 2014 года. Они вдруг неожиданно оказались в общем салоне, ништяков на них не хватает. Те из них, кто могут бороться за место у кормушки — например, силовики, например, военно-промышленный комплекс, вступили между собой в борьбу за сужающийся пирог. Остальные растерянно оглядываются — как это их так, не поднимая с кресла, высадили из первого класса.

Может ли нынешний режим эволюционировать и трансформироваться, если да, то в каком направлении?

Он непрерывно эволюционирует. Количество политических изменений, которые за годы так называемой стабильности в стране произошло, едва ли не превосходит количество политических изменений, которые пришлись на ельцинские годы. Сколько раз у нас трансформировалась система выборов, сколько раз у нас были большие реформы госуправления? Реорганизации практически всего: реформа медицина, реформа образования, от которых сейчас все стонут. Режим трансформируется постоянно — он никакой стабильности не производит.

Куда он будет трансформироваться дальше? Он будет трансформироваться в поисках устойчивости. Поскольку это процесс — это процесс борьбы за статус-кво, которого уже нет. Поэтому есть опасения, что эта борьба будет становиться все более разрушительной. Потому что когда вы гонитесь за утопической целью, которая к тому же у вас не впереди, а позади, вы наносите разрушение окружающей среде.

Это крайне трудно предсказать более конкретно. Я так расплывчато говорю, потому что одной из особенностей нашего политического уклада, я не очень люблю слово «режим», является уже описанная академическими учеными ситуация: глобальные системные изменения, или изменения законов, делаются для того, чтобы один раз решить какую-то одну маленькую локальную проблему. Испугались одного конкретного митинга — изменили все законодательство о митингах. Захотели посадить одного конкретного бизнесмена — переформатировали все правоприменение в налоговой сфере.